Каков он, Александр Грин?

Каков он, Александр Грин?

О Грине в 20-х и 30-х годах ходили самые фантастические легенды. Источниками их являлись и произведения писателя, и особенности его характера, и даже сама внешность.

Жена его — Нина Николаевна в своих воспоминаниях воспроизвела облик писателя. «Был Грин, — писала она, — росту два аршина восемь вершков, и вес никогда не превышал четырех пудов, даже в самое здоровое время. Был широк в плечах, но сильно сутулился. Волосы темнокаштановые, с самой легкой проседью за ушами, глаза темно-карие бархатистого оттенка, брови мохнатые, рыжеватые, усы такие же. Нижняя челюсть выдавалась вперед, длинный неправильный рот, плохие зубы, черные от табака. Голова хорошей, чрезвычайно пропорциональной формы. Очень бледен... Все лицо изборождено крупными и мелкими морщинами... Руки у Александра Степановича были большие, широкие. Грин редко смеялся, но дома, без посторонних, часто появлялась на его лице улыбка, смягчая суровые линии рта».

Журналистка, поэтесса и актриса Лесная-Шперлинг, часто встречавшая Грина на своей работе в редакции журнала «Новый сатирикон», вспоминала, что Грина считали мрачным, угрюмым человеком, называли «странным». Он был глубоко замкнутым. И каждый раз после ухода Грина возникал разговор о нем... Он всех почему-то волновал, и не только как автор, но и как личность. Что-то своеобразное было в его внутрь обращенном взгляде, суровом, но готовом на привет лице».

Грину были свойственны перепады настроения. «Я хорошо помню — пишет о нем Корней Зелинский, — его долговязую фигуру с длинным лицом, покрытым струями морщин, как песчаный берег, после норд-оста... Грин попадал время от времени во власть болезненного недуга. Невесело было видеть его в дни этих провалов, со спиной, испачканной известью, с бесцветным и дрожащим взором...»

«О его чудачествах и странных, на первый взгляд, поступках, — пишет в своих воспоминаниях старый друг Грина журналист Н.Вержбицкий, — можно было бы рассказывать часами. Но чудачество не было для него чем-то надуманным, напускным, игрой, позой. Это было у него от самого строя души — сложной и капризной...»

Но душевный склад Грина, по оценке близко знавших его людей, вполне соответствовал тем идеалам добра и красоты, которые содержатся в его удивительных, неповторимых произведениях.

«Из так называемых нравственных качеств, — продолжает Вержбицкий, — которые я имел возможность отметить у Грина, меня более всего привлекали: доброта, врожденная и естественная деликатность и то, что мы понимаем под словом порядочность — душевная чистота...» Недаром свой мемуарный очерк о Грине он назвал «Светлая душа».

Его долго не замечали как талантливого и своеобразного писателя. И лишь когда он перешел от своих бытовых рассказов к фантастическим произведениям, особенно же к своим образам людей мечтателей и романтиков, смелых и сильных, борющихся "за радость и красоту жизни, о нем заговорили и в печати. Первый рассказ в этом жанре назывался «Остров Рено», Он стал поворотным пунктом в его творчестве.

«Перелом, который совершился в Грине, который явился для него находкой самого себя, - писал о нем Корнелий Зелинский, — открыл в нем то, что мы называем «Грин», был именно этот рассказ». И Константин Паустовский говорил, что уже в этом рассказе «были заключены все черты будущего Грина».

Одним из первых откликнулся на его произведения критик Горнфельд — автор известной книги «Муки слова», которую очень ценил Максим Горький, рекомендовавший ее особенно молодым писателям. «Грин безусловно незаурядная фигура в нашей беллетристике, — писал Горнфельд. — Он знает, куда идет и куда ведет читетеля...»

Вокруг творчества Грина сразу же образовалось" два направления критики: одни оценивали его творчество положительно, другие его не принимали. Последние упрекали писателя, что он уводит читателя от конкретной действительности в область отвлеченной мечты, не хочет замечать нашей жизни, а с художественной стороны — не более как эпигон Гофмана, Эдгбра По, Макорлана и англо-американских авантюристических романов. Его печатали неохотно, а в издательстве ЗИФ однажды даже прямо сказали: «Так как вы не хотели откликаться эпохе, то эпоха в нашем лице мстит вам».

М. Горький любил Грина за его веру в людей, за его пламенный романтизм. известно, что он сыграл большую и благотворную роль в личной судьбе Грина и оказал на него значительное духовное влияние, побуждал к созданию произведений для юношества, привлек Грина к участию в издательстве «Всемирная Литература», руководимом им.

«Грин умер, — пишет Константин Паустовский в своем очерке о нем «Жизнь Александра Грина», -— оставив нам решать вопрос, нужны ли нашему обществу такие неистовые мечтатели, как он».
А мечтатель он был не простой, а, как говорит о нем Корнелий Зелинский, «мечтатель воинствующий». Паустовский на этот вопрос отвечает так: «Да, нам нужны мечтатели... Если отнять у человека способность мечтать, то отпадет одна из самых мощных побудительных причин, рождающих культуру, искусство, неуку и желание борьбы во имя прекрасного будущего».
Писатель Сергей Антонов признает, что «чем больше читаешь Грина, тем больше убеждаешься в его необычайной общественной чуткости». И эту общественную чуткость он видит у Грина в том, что «с самого начала он наметил главного врага: тупого, косного обывателя, и всю свою жизнь, не покладая пера, разоблачал его потребительское нутро, двоедушную мещанскую мораль, атрофию мысли, воображения, фантазии».

Обвинение Грина в подражании западно-европейским писателям-фантастам логично опровергает Юрий Олеша. «Иногда говорят, что творчество Грина представляет подражание Эдгару По, Амбруазу, Бирсу. Как можно Подражать выдумке? Ведь надо же выдумать! Он не подражает, он им равен, он так же уникален, как они. Никакая похвала не кажется достаточной, когда оцениваешь его выдумку... Тут прямо-таки даешься диву... Наличие в русской литературе такого писателя, как Грин, феноменально».

Грина часто упрекали в том, что он наделяет своих героев иностранными именами, по мнению вульгарных социологов, выражая этим свое презрение ко всему русскому. Но, во-первых, у Грина есть немало рассказов, где персонажи носят простые русские имена: «Ксения Турпанова», «Земля и вода», «История одного убийства», «Наказание» и другие.
А во-вторых, подлинно ли имена гриновских героев иностранные? Писатель Сергей Антонов утверждает, что имена гриновских героев не иностранные, «они придуманы так, чтобы их созвучия возможно полней соответствовали внутренней сути образа.
Вспомним яркие, как звезды, и красивые, как созвучия, женские «мена — Ассоль, Ролли, Молли, Визи. Гриновские имена возбуждают воображение».
Как и по какому принципу создавал Грин свои выдуманные имена, вопрос особый и уже другой темы. Но чтобы согласиться с Сергеем Антоновым, можно вспомнить слова собирателя легенд из «Алых парусов» Эгля об имени Ассоль. «Хорошо, — говорил он, — что оно так странно, так однотонно, как свист стрелы или шум морской раковины».
Иное, по существу социально-политическое значение усматривает в гриновской «выдумке» своей «Гринландии» писатель А. Куприн, полагая, что он выдумал ее для того, чтобы ему было в тогдашних условиях «свободнее разговаривать».

В своей монографии «А. Грин. Жизнь, личность, творчество» Л. Михайлова утверждает: «Вы встретите его в его книгах таким же неодинаковым, какой была его жизнь и он сам в этой жизни. Хорошим и дурным, беспредельно чутким и слепым от гнева... Оригинальной структурой и тональностью, особым выбором изобразительных средств, запечатлевших личность Грина, порождена «Гринландия» — неповторимый фантастический, но живой мир, где существуют, увлекая нас бесстрашием и чистотой, удивительные люди со странными именами и ясными поступками»
М. Решетников. Кир. правда 10.01.81г.