15 декабря 1802 года на запрос капитан-лейтенанта Корнильева в Вятку, тамошние купцы Юда Копошим и Афанасий Машковцев ответили так: «барка, строения тамошних крестьян, в разное время в апреле шла разными ценами от 350 до 450 рублей» чем позднее тем дешевле, ибо важно было отправить барку по первой воде. За снасти: якоря, лоты, канаты, крепеж, то есть за весь такелаж к барке, с обязательным его возвращением на место, платили от 120 до 150 рублей.

   Кроме того, барочные плотники брали прирядного: толокна 5 пудов, круп 2 пуда, соли 2 фунта, рыбы сухой 5 пудов - на 18 р. 20 копеек. Работникам на барках до Архангельска плата шла по 14 рублей, да прирядного припаса: толокна, круп, рыбы не менее 5 рублей на человека». И, как пример, приводится грузоподъёмность: «Бархота длиной 13 сажен, шириной 13 аршин берет 18 000 пудов груза». А барок отправлялось по большой воде до 20!

Словом, по черновой прикидке, каждый пуд груза, сплавляемый в Архангельск, становился дороже на 5 копеек. Но ведь и до Ношуля все эти пуды довезти стоило денег, да и хранить их на зиму следовало в амбарах -значит держать работников, иметь для них жильё.

    О Ношуле нам следовало бы поговорить обстоятельней, подробней. Ношуль исстари являлся средоточием интересов многих людей Поморья, Двины, Вычегды, тем более земли Вятской. Два века Ношуль отправлял со своих пристаней товарное зерно и продукты, вырабатываемые на Вятке, не только на Двину, но и в иноземные государства, о чем наслышаны из истории, а вот о самом Ношуле, как поселении, как центре судостроения сказано очень мало.

   Изначально Ношуль возник при большой дороге из Устюга на Соликамск, как починок и зимовье, где путники могли заночевать и дать отдых лошадям. В 1634 году в Ношуле установили таможенную заставу для контроля за грузами из Сибири. Вятчане в ту пору попадали в Ношуль кружным путем по древним волокам. На водоразделах перетаскивали байдары из реки в реку летом, а в зиму шли обозы по льду тех же рек, спрямляя путь там, где извивы русла уходили далеко в сторону. Одним из таких волоков был Летский, он шел от реки Летки, от её притока к реке Сокся, впадавшей в реку Лузу повыше. Своенравная, прихотливая река Луза норовила уязвить и опытного рулевого - разбивала и садила барки на мель, а время пути по её кривулям могло растянуться и до пяти дней. Путь до Устюга занимал неделю, а к Архангельску доплыть иной раз недоставало и трёх недель. Да ведь и погода конца апреля - середины мая испытывала людей ледяными ветрами и снежными зарядами.

    С Летского волока отправка вятского привозу зафиксирована в таможенных документах в 1636 году Товар трёх купцов, доставленный к Лузе на 154 лошадях в марте месяце, с первой водою был отправлен из Ношуля на трёх лодьях и большом плоту. Три тысячи пудов груза, для тех лет цифра немалая! С годами поток грузов увеличивался и в 1652 году вятчанин Калина Евдокимов Балезин отправил через Ношуль уже восемь барок. А барки подымали от 16 до 30 тысяч пудов груза.² Важно сказать, если строительством барок по зимам занимались окрестных мест крестьяне, то на сплав приходили «коренные» сплавщики из Устюга. Из их среды выдвигались лоцманы, а на подмогу брали всяких людей из Лальска, Вычегды и с Сысолы по 10 человек на барку, причем «коренные» выводили барку из Лузы до Устюга и могли вернуться в Ношуль для другого рейса.

   Прямой путь до Ношуля, более короткий в 180 верст, открыл слобожанин Потап Шмелев в 1670 г. и слобожане много лет обустраивали его своим коштом, как и пристани и складочные места и дома для работников, взяв под контроль однажды принятый порядок хранения и отправки грузов. Поэтому борьба за выживание Платуновых с кредиторами из Вятки не могла не поддерживаться Анфилатовыми. Платуновым строительство плотин обошлось не менее 15 тысяч каждая, а Машковцевы пожелали получить ее за семь. Признаюсь, не удалось проследить в конкретных деталях развитие событий, но должны были Анфилатовы откупить у Машковцевых закладную и дать Петру Васильевичу продержаться в Ношуле до 1797 г. Очевидно, продержался бы он и дольше, но внезапная смерть Луки Анфилатова, долги его, понудили и П.В. Платунова признать свою неплатежеспособность по долгам своего отца.

Таким образом, мельницы его на р.Садке (Сатке тож) перешли во владение Ксенофонта Анфилатова.

Однако кредиторы Луки предъявили счет по долгам не только к умершему, но и к Калининым и к Ксенофонту, бывших с ним в компании. На что Ксенофонт отвечал: «В одолжении у Луки не был. Общие дела вел до 1795 года, а затем отстал от компании, забрав свой вклад. И платить по претензиям к нему что-то не имею расположения». Надо сказать, что кредиторами Луки объявились и люди чинами высокие. Назовем глазовского городничего Чайковского с векселем на 5 800 рублей и губернского архитектора Рослякова в 2 400 р. Счет, возможно за проекты, составленные архитектором на здания, построенные Лукой, да на ту же церковь в Шестакове.

   Как бы то ни было, разбирательство с банкротством Луки, ускорило отъезд из Ношуля Петра Платунова с сыновьями, которые в том же 1798 году объявились наследниками мельницы на Сверчихе, на месте состарившегося Вонифатия Платунова.

Вот таким образом и сработал «запасной вариант»: мельницы на р.Садке с домом, дворами и складами в Ношуле перешли во владение Ксенофонта Анфилатова. Сам он, давший подписку о невыезде, по разбирательству дела Луки, в Ношуль выехать не мог, а послал нового доверенного, цитирую: «6 февраля 1798 года губернскому регистратору (Новосельцову Евдокиму Федорову), находящемуся не у дел, поручается обозрение делающихся в Ношульской пристани барок для сплава вина и провианта, а в случае остановки судового дела, подряд людей на вырубку леса и на испрошение позволения рубить таковый на судовое дело».³

Впоследствии именно эта мельница, уже поименованная в «лесопильный завод», вместе с домом и складскими местами будет зафиксирована в описи его имущества, подлежащего продаже с торгов. «Нам же остается утешиться открытием - первый лесопильный завод в губернии документально зафиксирован был во владении Ксенофонта Анфилатова в 1812 году!