Один день А.Грина.

Один день Грина.

Рассказ.

Он типично русский писатель, вышедший из исконно российской губернии — из города Вятки.
Л. РАХМАНОВ.

ПОСЛЕДНИЕ два года своей жизни писатель Александр Грин жил в Старом Крыму. Он любил этот город, где были море, солнце, горячие камни и цветущие розы.
Уже тяжело больным его перевезли в собственный глинобитный домик, весь в зелени, стоящий в глубине тенистого сада.
Он знал, что неизлечимо болен. Из деликатности, из врожденного чувства благородства он не хотел пугать свою жену и подчинился ее настоятельной просьбе показать себя врачам.
Осмотрев его в течение часа, врачи ушли. Нина Николаевна, жена писателя, устроила им стол под орехом.
Посоветовавшись, врачи определили: рак, «далеко зашедший». Операция бесполезна. Это был приговор.
На календарном листке стояла дата: 30 июня 1932 года.

Грин лежал один в светлой комнате, устремив взор в окно. Он был утомлен.Неожиданно шум привлек его; приел почтальон, принес книги в синем переплете. Это была его «Автобиографическая повесть».
Как он обрадовался! Даже привстал немного, с нетерпением взял несколько книг из рук жены, бережно разложил вокруг себя на белом одеяле. Новая, только что изданная книга напомнила ему, что есть в России далекий северный край с весенними разливами рек, летними полями спелой ржи, где синеют васильки, осенним жарким листопадом берез и кленов, сказочным заиндевелым русским лесом.Поэтический край!
И есть город, который как-то особенно говорит его сердцу, — это Вятка, где прошло его детство, где он прожил 16 лет и откуда смело и мужественно ушел в большую и трудную жизнь.
Он раскрыл одну из своих книг на заглавной странице, но не смог прочитать ни одного слова, ни одной строчки —буквы сливались, он ничего не видел...
Страшно бледный, от откинулся на подушку, устремив потухающий взор в окно.
Еще один удар!
Так горькое и тяжелое, описанное в его «Автобиографической повести», встретилось с не менее горьким настоящим, и все слилось в единую острую боль. Эта боль пронзила клетки его тела. Он закрыл глаза и почувствовал, как тают, уходят его силы. Так уходит вода в песок — быстро и неудержимо.

И в эту тяжелейшую для него минуту вдруг возник перед ним образ его матери, пробудивший воспоминания. Они нахлынули на него, оживили, как весенний поток оживляет замерзшую от зимней стужи землю.
— Наверно, это последняя радость — вдруг ощутить себя шестилетним мальчишкой, — подумал он.
Его сознательная жизнь началась в Вятке. Родители поселились на границе городской черты, на Никитской улице, в квартале № 60, у солдатки Ивановой. Она сдала им деревянный флигель с мезонином.
В маленькие комнаты вела низкая дверь. В детской — одно окно, чистая занавеска, герани на окне. Мебель в обеих комнатах хозяйская. В его комнате — шаткий деревянный столик, в углу — сундучок для игрушек, у окна—этажерка. Была в этой комнате славная особенность — в ней было много книг и детских журналов для Саши.
Его мать Анна Степановна Гриневская, дочь вятского чиновника, была красива. Особенно поражали всякого ее темные, широко открытые глаза на смуглом одухотворенном лице. Но была в этом лице печаль.
Маленький Саша любил, когда мама брала его на руки и целовала. На мгновение она закрывала глаза, и тогда длинные ресницы падали легкой тенью на ее бледные щеки.
Она была добра к нему, учила его азбуке. Саша быстро запомнил все буквы. Это удивило маму. Первое слово, которое он сложил из букв, было «мо-ре». Он ликовал. Она, улыбаясь и задумчиво глядя куда-то вдаль, сказала шутливо:— Быть тебе моряком.
Нежная любовь к сыну наполняла Анну Степановну, когда она видела, как прилежно ее шестилетний сын сидит где-нибудь в уголке и водит пальчиком по строчкам первой своей книги «Путешествие Гулливера в страну лилипутов», подаренной отцом. В такие минуты она подходила к нему и любящим кротким тоном говорила:
— Голубчик ты мой!
Он любил играть один. Это тоже удивляло ее. Она находила его на задворках двора. Он сделал себе деревянный меч и сражался с крапивой и лопухами, но никогда не трогал пестрые скромные цветы, растущие на дворе и пустыре.
Его все интересовало в этом огромном мире—полет майского жука и бабочки, солнечные блики и тени, скромные колокольчики и высокие деревья. Он полюбил белоствольные березы около дома. Их плакучие зеленые ветви давали мальчику тень в жаркий полдень, а в дождь он спасался под их сенью.
Саша Гриневский любил в летний день лежать на высокой траве, смотреть, как белые облака причудливых очертаний плывут по сине-голубому небу. Ему хотелось плыть вместе с ними.
— Небо — море! Облака — паруса! — радовался он, что сумел выразить свое мироощущение.
Он не любил окраину, где они жили, эту сеть глухих переулков с одноэтажными и двухэтажными домами, серыми полуразвалившимися, высохшими заборами, пыльными лопухами и крапивой в канавах, с неизменной сиренью и жасмином в палисадниках.

Саша убегал на Вятку. Здесь, на высоком берегу, он находил вольность и красоту, он часами мог смотреть на светлую серебристую в ясные солнечные дни Вятку. За рекой в легкой дымке виднелись маленькие домики слободы Дымково. Они стояли у самой воды. Рядом зеленели луга. И где-то далеко-далеко, на границе неба и земли, синели дали, темнели нескончаемые хвойные леса.
Мать замечала его одиночество и думала: «В жизни ему будет трудно».
Она многое прощала сыну — и капризы, и причуды, когда он, несмотря на ее запрет, бегал босиком по лужам в сильный проливной дождь или уходил с удочкой на Вятку.
Жалованье мужа было небольшое. А семья росла. У нее, помимо Саши, появились другие дети—две дочери, Антонина и Екатерина, и маленький сын Борис.
Она заботилась о них, готовила обед, стирала, штопала, содержала дом. Но долги росли. Она была покорна судьбе. Воля ее была бездейственна. Все это привело к близкой развязке. Она заболела туберкулезом легких и медленно угасала.
В последний месяц своей жизни Анна Степановна лежала на кровати без сил и грустно смотрела на своих играющих полуголодных детей.
Мать умерла в майский погожий день 1894 года.
Саше было 13 лет. Высокий, худощавый мальчик с узкой грудью, в серой заплатанной блузе вышел на задворки двора и около березы, обняв ее тонкий ствол, разрыдался...
Он любил и помнил мать всю жизнь.
Больной Грин открыл глаза. Слабой, похудевшей рукой дотронулся до синей обложки своей последней книги— «Автобиографической повести».
Он хотел сказать:
— У меня была трудная дорога. Все, что я имею, — это книги. Я дарю их людям. В них моя душа, мое сердце, моя любовь к России.
8 июля 1932 года Грина не стало.

Источник. "Комсомольское племя" 22.08.1987г.